международный уровень

региональный уровень

практика

методология

дискуссии

теория

консультирование

библиотека

анкета

оглавление

Дм. Гайдук

Дмитрий Гайдук МИФ О ВОЛШЕБНЫХ ЗЕЛЬЯХ

Еда, питьё и любые другие вещества, которые мы добровольно вводим в свой организм, всегда окружены некой мифологией. Даже обыкновенная зерновая крупа наделяется сверхъестественной способностью давать человеку силу (ср. русское "мало каши ели") или мудрость (китайское "кто питается рисом, становится мудрым"), участвует в погребальных, поминальных и праздничных ритуалах, и сам процесс ее приготовления зачастую обставлен ритуальными действиями. Продукты животного происхождения мифологизированы в значительно большей степени, а вокруг фруктово-овощного прилавка сложился стойкий миф о "витаминах", регулярно опровергаемый результатами химического анализа фруктов и овощей.

Но больше всего мифов и легенд слагается о еде, которая не насыщает, о питье, которое не утоляет жажды, о зловонных курениях и сомнительных лекарствах. У этих продуктов особая слава: они дают нам забвение горестей, райские наслаждения, адские муки, сверхъестественные прозрения – короче говоря, роняют в нашу жизнь крупицу волшебства. Вся их ценность заключается в том, что они психоактивны – то есть, способны вносить в высшую нервную деятельность человека некий разлад, который многие находят чрезвычайно интересным.

Человеческая культура давно и прочно срослась с психоактивными веществами и выработала четыре основных схемы их мифологизации. С точки зрения мифа, всякое "волшебное зелье" – это либо амрита (она же панацея), либо сома (вино откровения), либо калакута (роковая отрава, яд, наркотик), либо просто безвредное развлечение, вроде чая. Если зелье не мифологизировано должным образом, оно отвергается потребителями как бесполезное и ни к чему не пригодное. Так, например, при повсеместном распространении полыни мало кто пытается извлекать из нее туйон, хотя в данном случае мы имеем достаточно сильный, легко экстрагируемый и вполне легальный диссоциатив, ничем не уступающий модному сейчас DXM, который с самого начала позиционировался как новая "сома" и приобрел всемирную популярность за считанные недели. С легкой руки Карлоса Кастанеды, каждое новое поколение психонавтов непременно экспериментирует с дурманом, обходя своим вниманием совсем недорогой, но не столь мифологизированный атропин, и т.д. Примеры можно множить и множить, но суть везде одна: мы не станем принимать вещество, если нам не расскажут правильную сказку об этом веществе.

АМРИТА

Есть некое волшебное снадобье – амрита, амброзия, нектар, панацея, эликсир молодости, молодильные яблоки, женьшень, гербалайф. Употребляя его, можно стать бессмертным, сильным, мудрым, вечно-молодым, сверхъестественно-способным или, по крайней мере, очень здоровым – таков сюжет легенды, которую рассказывают нам на протяжении многих тысяч лет. В древности считалось, что амрита доступна только богам; но чем дальше развивалось человечество, тем больше находилось людей, заявлявших, что они разгадали секрет амриты и готовы поведать его людям, или даже продать это снадобье в любых количествах по разумной цене. В XIX-XX вв. каждое новое лекарственное средство (включая кокаин и героин) рекламировалось по принципу амриты. Сейчас этот архетип применяют гораздо осторожнее: "наше лекарство – не панацея, но оно лечит всё, о чём вы спрашиваете".

Многие фанаты психоактивных веществ совершенно искренне наделяют свое любимое зелье свойствами амриты. Водка лечит от всего, конопля исцеляет астму, алкоголизм, глаукому, мигрень и еще около сотни разных болезней; "кислота" и псилоцибин прочищаю чакры, а синтетические стимуляторы "консервируют" организм, страхуют его от болезней и старения и, вдобавок, являются универсальным антисептиком. Возможно, это звучит наивно – но это всегда звучит как исповедание пламенной веры, которая, может быть, и не потянет двигать горами, но уж здоровье поправить всегда в состоянии.

Ясно, что амрите не обязательно быть психоактивной. Кто-то верит в аспирин, кто-то превозносит целебные свойства меда, а кто-то уповает на лук и чеснок. В древней Японии жил один человек, который каждое утро съедал две печеных редьки. Он был уверен, что это поможет ему дожить до ста лет. Соседи потешались над ним, но вот ему исполнилось 99, и все его просто возненавидели. "Еще немного, и он окажется прав", – подумали соседи и решили убить упрямого старца. Но только они приблизились к его дому с лопатами и вилами, как вдруг откуда ни возьмись появились два самурая и разогнали толпу. Старик поблагодарил отважных воинов и спросил, кто они такие. "Мы – две печеных редьки", -- ответили самураи.

Конечно, психоактивные амриты – не печеная редька. Они вредны для всех внутренних органов, включая мозг, и вполне способны загнать в гроб любого здоровяка. Но миф об амрите – это миф о бессмертии, и пока мы верим в него, смерть обходит нас стороной. "Веселые пьяницы" и "счастливые наркоманы" чем-то похожи на японского редькоеда: они тоже редко болеют, долго живут и сильно раздражают соседей своим непонятным оптимизмом. Секрет их живучести невероятно прост: они не люди, а персонажи доброй сказки, в которой имеет значение только сюжет, а детали (то есть, химические формулы амрит) взаимозаменяемы и сугубо индивидуальны.

СОМА

Где-то есть некое волшебное зелье – сома, хаома, летательная мазь, магические грибы и кактусы, ЛСД, ДМТ и т.д. Тот, кто его употребит, расширит свое сознание, постигнет суть бытия, решит все свои проблемы и увидит то, чего нельзя увидеть обычным зрением. В сущности, сома – это амрита для духа; в индийском эпосе сома и амрита – почти синонимы. В современной мифологии также делаются попытки представить "кислоту" как источник здоровья и вечной молодости (духовной, разумеется), однако ключевой момент мифа о соме заключается вовсе не в этом.

Прежде всего, бросается в глаза тот факт, что настоящей сомы не существует! Из "Ригведы" мы знаем о приготовлении сомы почти всё, кроме самого главного: неизвестно растение, из которого ее готовили. То же самое можно сказать и о зороастрийской хаоме, и о летательной мази, и даже о диэтиламиде лизергиновой кислоты. Многие в наше время пробовали "кислоту" – но мало кто может с уверенностью сказать, что это был настоящий ЛСД. Известно, что во время питерской "кислотной революции" начала 1990-х гг. в роли "кислоты" использовался фенциклидин (его называли "питерской кислотой"); известно также, что в наше время кислотные марки пропитываются коктейлем из стимуляторов и "дизайнерских препаратов", вроде DOM, DOET, 2CB и прочих веществ того же рода. "Кислоту" употребляют на дискотеках для развлечения, тогда как ЛСД, судя по описаниям, должен вызывать состояние, близкое к предсмертной агонии. В свое время он был включен в список боевых отравляющих веществ; широко известны случаи, когда отравление спорыньей (прекурсором ЛСД) вызывало массовые психозы в населенных пунктах. Знаменитый эксперт по ЛСД, Тимоти Лири, рекомендовал проводить кислотный трип в присутствии ассистента, который должен направлять фантазию укислоченного товарища в конструктивное русло; в качестве сопровождающего чтения рекомендовалась "Тибетская книга мертвых".

Тем не менее, кислотная культура живет и развивается без ЛСД – точно так же, как индуизм, утратив секрет настоящей сомы, превосходно обходится ее конопляными заменителями. Уже существует "кислотная музыка", "кислотный дизайн", "кислотная проза" и множество кислотных мифов – например, о том, как Альберт Хофман, подобно апостолу Павлу, упал с велосипеда и пережил озарение. Чрезвычайно популярны "трип-репорты" – фантастические истории о кислотных видениях и приключениях, большей частью вымышленные или же явственно свидетельствующие о том, что употребленное вещество не имело ничего общего с пресловутым диэтиламидом. Возникла даже своеобразная кислотная медицина – трансперсональная психология Станислава Грофа, который, кстати, не дает своим пациентам ЛСД, а предлагает заняться дыхательной гимнастикой. Возможно, что самый большой секрет знаменитого психотерапевта заключается в том, что он никогда не имел дела с настоящим ЛСД; во всяком случае, все эффекты, которые он описывает, легко достижимы с помощью диссоциативов, вроде РСР или кетамина.

Интересно, что отечественные потребители грибов Psilocybe Semilanceata, в большинстве своем, не считают местные грибы "правильной сомой". В качестве эталона они упоминают мексиканские или амазонские грибы, действие которых более известно по книгам Теренса Маккены, чем из личного опыта. То же самое говорят и о мухоморах. Практически каждый психонавт знает, что их реальное воздействие не совпадает с популярными описаниями – но многие считают, что они либо неправильно готовят грибы, либо принимают их не в той дозировке, либо употребляют не те мухоморы (галлюциногенные будто бы растут только на Крайнем Севере). Описание сомы и в данном случае доминирует над непосредственным ощущением.

Таким образом, общий сюжет мифа о соме остается неизменным. Настоящая сома всегда находится "где-то" – в мифическом прошлом, в далеких и труднодоступных местах, у таинственных адептов, которые постигли суть всего и практически не общаются с миром. "Здесь и сейчас" доступны только ее суррогаты, более или менее удачные имитации, но не более того.

КАЛАКУТА

Существует некий ужасный яд – калакута, опиум, гашиш, алкоголь, кокаин, героин, ЛСД, "Экстези". Принимая его, человек теряет человеческий облик и употребляет его до тех пор, пока не умрет. Происхождение и действие калакуты описывается по-разному; например, в индийской мифологии это вещество, одна капля которого способна уничтожить весь мир. Брахманы рассказывают, что калакута была добыта из мирового океана вместе с амритой, и Шива тут же бесстрашно проглотил ее, отчего немного посинел, но выжил. Не исключено, что вредоносные свойства калакуты были кем-то преувеличены – например, тем же Шивой, который просто хотел употребить ее в одиночку.

Заметим, однако, что калакута появилась на свет вместе с амритой – это чрезвычайно красноречивая метафора. Супер-калакута нашего времени, злокозненный героин еще в начале XX в. рекламировался едва ли не как панацея; то же самое, но несколько раньше, происходило и с кокаином, а ещё раньше – с алкоголем. Алкоголь, кстати, до сих пор называют "aqua vita" – это память о средневековой рекламной кампании; а название "Кока-кола" напоминает о том, что входило раньше в состав этого культового напитка.

Можно сказать, что калакута – это развенчанная амрита. В былые времена смены амрит происходили раз в тысячелетие, но сейчас это процесс значительно ускорился, и в результате примерно раз в полсотни лет мы получаем новые комплекты калакут и амрит. Байеровский героин был "лучшим в мире" средством от астмы, но производители эфедрина нажали и вытеснили его с рынка. Сегодня эфедрин вытеснен кортикостероидами, отчего многие спортсмены поспешили объявить себя астматиками. И кто-то уже сочиняет новые мифы о калакутности кортикостероидов, готовя почву для прихода очередной амриты.

Можно сказать также, что калакута – это непризнанная амрита. В частности, так случилось с ЛСД. Демонизация этого вещества происходила на моих глазах, я еще помню кошмарные статьи об ЛСД в "Науке и жизни" и "Технике молодежи". Кстати, именно эти тексты донесли до меня первое откровение о соме ХХ века и заставили поверить в существование ЛСД. Я понял, что это во много раз круче кокнара, который варят мои соседи, и что есть на свете крутые люди, которые не боятся это принимать.

Сообщение о новой калакуте действует на разных людей по-разному. Кто-то прячет детей под юбки, а кто-то, подобно Шиве, кидается на смертельный яд и мужественно поглощает его. Героин окружен страхом – тем лучше для героина! В годы легальной продажи его производили гораздо меньше, чем сейчас, когда он запрещен. При этом героин остается, тем чем он был – эффективным бронхолитиком и анестетиком с многочисленными неприятными побочками. Однако зловещая легенда изменяет круг его потребителей, сферу его применения и, в конечном счете, даже эффект от его употребления. Героин называют "смертоносным кайфом", и миллионы людей действительно находят в нем некий кайф, тогда как непредвзятый потребитель отмечает лишь тошноту, головокружение, затрудненность дыхания, апатию, отсутствие аппетита, вялость мышц и тяжелый запор. Все эти болезненные симптомы лишь слегка приправлены быстротечным приступом эйфории, который трудно заметить при отсутствии должной идеологической подготовки. Не исключено, что и "непреодолимая героиновая зависимость" есть следствие успешного усвоения той же самой легенды; и если бы легенда гласила, что после двенадцатой дозы человек умирает, то смертность среди героинщиков повысилась бы в десятки, если не в сотни раз.

ЧАЙ

Есть продукты, позволяющие сочетать полезное с приятным – чай, кофе, вино, пиво, марихуана. Их прием улучшает самочувствие и пищеварение, повышает тонус, способствует общению и работе, дарит вдохновение и практически не вызывает вредных последствий. Употребление таких продуктов освящено традицией, ритуализировано и ситуационно обусловлено. Еще совсем недавно в их число входил табак, однако в последние пятьдесят лет отчетливо заметны попытки сделать из него калакуту. Периодически случаются нападки на кофе и пиво, а марихуана с 1961 года объявлена вне закона специальным решением ООН.

История с марихуаной требует более подробного рассмотрения: она до сих пор не адаптирована ни к одной из существующих мифологических структур. В конце XIX в. ее пытались позиционировать как амриту, в 1920е годы усиленно калакутизировали, а в 1960е едва не объявили заменителем сомы. Все эти попытки с треском провалились, поскольку марихуана не вписалась ни в одну из предлагавшихся ролей. В сущности, и в чайно-винной группе она выглядит не вполне органично: для нее пришлось выделить особую подгруппу "легких наркотиков", где она, возможно, со временем и обоснуется.

Не исключено, что все странности с позиционированием марихуаны имеют под собой некую реальную основу. Всё дело в том, что ее основной алкалоид – тетрагидроканнабиол (ТГК) – в значительной степени разрушается во время курения. В легкие попадает не более 50% (а обычно от 10 до 23%) ТГК, содержащегося в папиросе. Обычная папироса содержит в себе от 750 до 7500 микрограмм ТГК, тогда как эффективная доза при курении составляет 25-50 микрограмм на килограмм веса. Простой подсчет показывает, что при самом эффективном курении папиросы самой лучшей травы должно хватать максимум на двух-трех очень восприимчивых человек; а при обычном курении средней травы ее не хватит и на одного обычного человека. Но лично мне не раз приходилось раскуривать так называемую "пионерку" (вдвое меньше стандартной папиросы) втроем, а то и вчетвером, и при этом ощущать вполне конкретное психоактивное воздействие. С другой стороны, я знаю многих людей, которые не ощущали никакого воздействия даже после целой папиросы, выкуренной единолично.

В общем, с марихуаной всё не так просто, как могло бы показаться на первый взгляд. Не так всё просто и с чаем, и с вином, и с любым другим психоактивным веществом. Мифы существенно упрощают картину, формируют наши ожидания и, в конечном итоге, во многом определяют воздействие вещества – но каждый человек носит в себе свой личный набор архетипов и способен мифологизировать вещества по своему образу и подобию. Кто-то лечится чаем от всех болезней, кто-то гробит им свою сердечно-сосудистую систему и приобретает физиологическую зависимость от теобромина, в то время как большинство людей просто пьет чай по утрам, ничуть не задумываясь о его психоактивных свойствах. Чай – это чай, поскольку пахнет чаем, имеет чайный вкус и цвет и "чайную" легенду. Последнее, как мы уже заметили, является едва ли не главной причиной того, что для большинства из нас чай – это просто чай, а не какая-нибудь амрита, калакута или сома.

Энди Уорхол.
"Кошмар нации", 1957 год.

Егор РАДОВ Никто не любит наркоманов

Я вышел в тамбур чтобы покурить. Поезд нёсся вперёд и вперёд, точно собирался увезти меня и мою измученную нашей судьбой девушку в какой-нибудь спокойный и вполне реальный рай. Она лежала сейчас в купе на верхней полке, безостановочно считая километровые столбы, словно от этого зависело её ближайшее будущее, видимое ею светлым и радостным, совсем как прямой жизненный путь удачливого праведника.
Я с жадностью втягивал сигаретный дым, чувствуя некую телесную неостановимую дрожь и разбитость; за окном мелькал пейзаж, серый, как суть моей души.
- Скоро уже подъедем, - неожиданно сказал уголовного облика
человек, куривший вместе со мной. - Осталось недолго.
- Да, - откровенно согласился я, хотя совершенно не понял, куда это мы подъедем, и до чего, собственно, осталось недолго. Куда мы вообще едем и зачем? Вдаль от себя, от собственной дрожи, от печальных утр и вызывающих робкую надежду вечеров? Очевидно, это - глупо, но разве этот мир совершенно лишён прибежищ и тайн, не ужели всё настолько логично и мрачно, как в кинотеатре, в котором никак не начнётся цветное кино, и все присутствующие понимают, почему это так, лишь я один, Несмотря ни на что, жду разноцветной яркости экрана и сладких грёз?..
Я отшвырнул от себя докуренный до фильтра бычок, вновь вздрогнул и поднял руки вверх, не предполагая, чем бы ещё заняться, кроме простого бесконечного ожидания. Кажется, мы едем в Калмыкию, где должен состояться съезд буддистов ветви "Ваджраяна"; и мы, наверное, ждём покоя и безразличия последователей Шакья-Муни, хотя всё наше существо алчет чего-то совершенно другого - того, что невозможно и запрещено, что прекрасно и чудовищно, как недосягаемый и утраченный рай. Моё настроение вдруг становится ровным, словно замечательно построенная автострада, и я возвращаюсь в купе.
Моя спутница так и лежала на своей полке, не меняя позы; поезд дёргался, словно эпилептик на припадке, который никак не закончится; пожилые мужчина и женщина рядом с нами вовсю ели мясистые красные помидоры с варёными яйцами, разложив их на промасленном куске газеты, и меня от вида их жующих красных лиц и дряблых полных тел чуть не стошнило.
Наступила ночь; станции и полустанки сменяли друг друга, сливаясь в единый фон железнодорожного путешествия; я решил лечь спать и приготовиться к раннему пробуждению в Элисте, и уже предчувствовал утреннюю разбитость и постоянные ознобы после жёсткой купейной ночи, когда ворочаешься на узком ложе гак рьяно, будто некая деталь в токарном станке, и очень хочется, чтобы с тебя наконец сняли стружку, а садист-рабочий сидит рядом, куря вонючий бычок, и совершенно не собирается принести тебе ни малейшего облегчения. Я лёг и как-то еле-еле заснул, хотя сон мой был противно чуток, словно сон любящей матери у постели больного ребёнка, готовой мгновенно вскочить с постели и заняться выполнением родительского долга.
На заре мне ударил в глаз солнечный луч, я дико вздрогнул и поднял веки. Поезд стоял; мы прибыли; подниматься совершенно не хотелось; жуткая слабость опутала всего меня, как гусеничный кокон, внутри которого нет никакой бабочки.
- Вставай, пошли, - сказала моя бледная девушка; видно было, что она чувствует себя ещё хуже, чем я.
- Куда, зачем, что? - недовольно пробурчал я, чувствуя безудержную злость, оттого, что я вновь проснулся на этой планете в своём теле, и меня опять к чему-то призывало и приказывало заниматься всевозможной активностью опостылевшее Бытие.
- Приобщаться к буддизму! - насмешливо воскликнула моя девушка и легонько ущипнула меня за левую ягодицу.
Я вскочил, чтобы вдоволь наподдать ей, но в последней момент передумал, увидев её кислое лицо, которое она пыталась скрыть за приветливой улыбкой - точь-в-точь, как истинная жена, пробуждающая дымящимся завтраком лентяя-мужа, напоминая ему о том, что он должен спешить на какую-то там работу, чтобы кормить её, детей, да ещё помогать теще, которая на самом-то деле сама помогает всей этой убогой семейке.
Моя девушка накрасила губы и совсем не была похожа на буддистку. Я чихнул шесть раз подряд, вздрогнул, испытал мощнейший озноб, и, наконец, оделся.
Через полтора часа мы уже стояли на поляне у пруда, посреди буддистского палаточного лагеря, чувствуя себя абсолютно "не пришей" никуда сюда, но делать было нечего, раз все же мы приехали, и сейчас мы здесь.
-Зачем мы здесь оказались! - недовольно сказала моя девушка. - Жарко, лето, а моря нет" Я так хочу на море!
- Я тоже, - согласился я, вновь чихнув раз семь подряд и испытав четыре озноба.
- Так, может, мы уедем?.. Зачем нам этот... буддизм?.: Море-то лучше!
Я видел, что ей безумно плохо, но она старалась держаться молодцом.
- Буддизм спасёт нас, - почему-тоуверенно ответил я. - Здесь нам проведут "пхову", то есть "искусство умирания"! Мы вернёмся обновлёнными; наши души засияют, словно свежевычищенные солдатские бляхи; мы начнём новую жизнь!...
- От себя не убежишь, - веско сказала моя возлюбленная, чихнув восемь раз подряд. - Так, как было, всё равно уже не будет. Рай закрыт!
- Мы бежим не от себя, а наоборот - к себе, -объяснил я. - Нам не нужно больше рая; было слишком хорошо. Нужно расплачиваться. Мощный озноб пронзил меня, как подтверждение правильности вышесказанного.
-Да ты, что - буддист? - иронично спросила она.- Мне так плохо...
- Я не знаю, честно сказал я. - Но нам нужно очиститься. Мне тоже очень плохо...
- Эй! - крикнули нам из какой-то палатки. Я обернулся; там сидела большая компания, и почти все были нашими знакомыми.
Мы медленно подошли к ним и осмотрели их весёлые лица, правильный молодой задор, бьющийся в юных телах и жажду приобщения к тайнам мироздания, которые лично мне давно уже надоели.
- Вы тоже здесь! Отлично! Только Оле Нидал приедет через два дня - тогда и начнётся "пхова"...
- А... что же делать?- криво ухмыляясь, спросил я.
- Да тут весело - как-то недоуменно хихикнув, ответила мне некая девушка из города Барнаул, которую, кажется, звали Таня. - Придёт вечер, местные притащат водочку, сядем у костра, у нас есть личный повар Миша, - молодцеватый парень рядом с ней бодро кивнул головой с рыжими волосами, чётко расчёсанными на пробор, - может, травки поднесут...
Я как-то совсем приуныл, представив эту пионерскую картину сегодняшнего вечера.
- А пока что, - сказал неизвестный мне человек, весь увешанный чётками и прочими буддистскими атрибутами, - идёт семинар, который ведёт один тибетский лама... Там толкование текста... Палатку можете получить здесь.
Мы взяли палатку, я её поставил, всё время ощущая себя Железным Дровосеком, которого не смазали, и которому каждое движение даётся с диким трудом; мы сели в неё и начали просто так сидеть, напряжённо куря.
Вдруг вокруг раздалось: "Смотрите! Ой! Что они делают!
Мы с неимоверным трудом встали и посмотрели туда, куда смотрел весь этот лагерь. Прямо над нами выделывали фигуры высшего пилотажа два самолёта. Они то стремглав возносились ввысь, то падали вниз; в конце концов, один из них отлетел чуть-чуть прочь, и, видимо, что-то не рассчитав, с грохотом врезался в скалу, через мгновение рухнув и взорвавшись.
- Вот тебе и буддизм... - пробормотал я. Все были в абсолютном шоке. Моя девушка более, чем красноречиво, посмотрела на меня, и мы вновь сели в свою палатку, закурив по новой.
Так мы просидели почти до сумерек. Ознобы учащались, превратившись в один большой, сплошной озноб. Вокруг нас, ошалевший от полуденного события лагерь собирался семинар.
- Пошли? - спросил я.
- Какая разница.
Мы добрели до помещения какого-то местного Дома Культуры, вошли в зал и заняли своё место среди всех остальных, сидящих по-турецки, и внимавших небольшого роста тибетскому человеку, который заунывно нечто говорил, а переводчик рядом с ним переводил. От него исходила энергия бешеной, завораживающей, уничтожительной пустоты. Нас совсем затрясло.
- Я больше не могу, - сказал я. - Здесь есть какое-нибудь кафе? Я хочу чего-нибудь выпить. Может быть, мне станет легче?
Моя бедная возлюбленная, кажется, готова была упасть в обморок, но послушно встала вместе со мной и вышла из этого Зала Буддизма.
Мы вышли в фойе, и я тут же обнаружил лестницу, ведущую вниз - к двери с коротким словом "бар".
- Замечательно, - сказал я, чуть не падая от слабости. Моя возлюбленная как-то мягко и иронично улыбнулась, и мы пошли туда...
В баре играла лёгкая, невнятная музыка; всевозможные напитки были выставлены за стойкой, где стоял скучающий, трезвый бармен. Я немедленно выпил сто грамм водки, на какую-то секунду ощутив, что мне действительно легче, но всё же это было совершенно не то. "Удивительное дело, - подумал я, - существует огромное количество людей, которые всерьёз воспринимают это вещество - этиловый спирт - и считают его злоупотребление истинной проблемой своей жизни, которую дико трудно решить." Я выпил ещё сто грамм, чувствуя, как алкогольное тепло поднимается откуда-то из моего солнечного сплетения по чакрам вверх к горлу и дальше, к макушке. Вновь продрал озноб; я накатил ещё сто грамм. Мы сели за столик, и я понял, что мне совершенно очевидно стало лучше: даже как-то весело.
- Послушай, - пьяным голосом проговорил я, - а мне тут нравится...
Элиста, калмыки какие-то, вполне приятные и гостеприимные. Вот как надо жить! Кажется, меня начинает увлекать буддизм.
- Не зарекайся, - сказала моя девушка.
- Ну... Я просто хочу сказать, что это было правильно, что мы сюда приехали,
- Да подожди ты ещё... Ты вот пьёшь, а у меня нет такого выхода!
- У меня есть рогипнол, - улыбаясь, ответил я ей, доставая из кармана пачку таблеток.
- Давай.
Она съела две штуки; к нам подсел молодцеватый калмык.
- Вы впервые в Элисте? - радушно спросил он. - Откуда вы? Вы - буддисты?
- А вы - буддист?
- Я - генетический буддист.
- А мы из Москвы.
- Чудесно! Чудесно! - почему-то развеселился калмык. - Выпьем шампанского?
- Выпьем! - чуть ли не крикнул я. - Вы знаете, мне, кажется, очень
нравится Элиста! И калмыки...
- Народ у нас прекрасный, - подтвердил калмык, отошёл и вернулся с бутылкой шампанского. - Давайте выпьем, знаете за что? Как зовут вашу... прекрасную спутницу?
- Каролина, - зачем-то ответил я.
- Мы выпьем за буддизм! Во всех других религиях были войны, ну, во имя религии... кроме буддизма! За буддизм ни разу не проливалась кровь!
- Это правда, - сказал я, смотря на Каролину. Она какого хмыкнула: мол, всё ясно мне с вашим буддизмом, что это, дескать, за религия, за которую никто не умер, и никто никого не убил, но взяла предложенный ей бокал с шампанским и даже немного отпила.
Через десять минут я почувствовал себя совсем пьяным и собирался выпивать дальше.

- Послушай, - шепнула мне Каролина, - мне дико плохо, пойдём отсюда, я прошу тебя...
Бар, между тем, наполнялся всевозможными людьми, которые, в отличие от нас, честно прослушали семинар и теперь собирались слегка расслабиться.
- А что мы будем делать? - разочарованно спросил я,- Опять сидеть в палатке? Скучно! Чего тогда приехали!
- Тебе же сказали, что тут бывает по вечерам, - дрожа и бледнея, сказала Каролина. - Я пойду в палатку, попробую заснуть, выпью ещё рогипнола, а ты, наверное, сможешь и там выпить... своего алкоголя, - почти презрительно закончила она,
- А если нет?- резонно ответил я,
- Тогда вернёшься. Пошли, пошли, я, кажется, теряю сознание...
- Ну пошли, пошли, - злобно проговорил я, вставая.
На дорожке, ведущей к лагерю, Каролина вдруг упала. Я склонился над ней, её глаза закатились куда-то вверх, и она еле дышала.
- Что с тобой? - испугался я, озираясь. У меня опять начались ознобы; выступили противные слёзы, и я четыре раза чихнул. К нам подошли три калмыка.
- Что с ней?. - спросил один из них, подозрительно смотря на меня.
- Мы очень плохо себя чувствуем- - пробормотал я, стараясь не глядеть им в лица. - Я думаю, она сейчас должна придти в себя....
Калмыки подняли Каролину и повели её вперёд, поддерживая за руки; она шла, несмотря на своё почти отключённое состояние, я шёл за ними, шатаясь. Так мы добрались до палатки, куда её положили; тут она вдруг подняла голову и громко спросила:
- А у нас больше ничего нет, кроме рогипнола?
- Откуда!-- озабоченно сказал я.
- Кажется, я смогу достать то, что вам нужно... ребята, - как-то агрессивно произнёс один из калмыков. Мне вдруг всё это надоело, захотелось ещё выпить, я бросил их, выйдя из палатки, и направился к большому костру, у которого, кажется, сидели наши друзья, а повар Миша большой палкой помешивал готовящееся здесь некое варево в котелке.
Я смело сел с ними и сразу же спросил:
- А у вас выпить есть?
Мне протянули стакан водки. Кто-то играл на гитаре достаточно фальшиво и пел странную песню с такими словами: "Если б я мог выбирать себя, я был бы Гребенщиков". Я попросил гитару, и мне её дали. Я зверски ударил по струнам, скорчил какую-то мерзкую рожу, и меня вдруг пронзило безумное отчаяние, вместе с какой-то странной ностальгией, подогреваемой сомнительное водочной радостью. Я начал петь по-английски всяческие рок-песни, выкрикивая слова в ночную калмыцкую тишину. Все меня слушали очень внимательно; я собрал целую компанию, пока некий человек не сказал мне, что меня ждёт Каролина. Я извинился и пошёл в палатку.
Она напряжённо лежала, слегка встрепенувшись, увидев меня.
- Эти калмыки, - задыхаясь, сказала она, - чуть меня не изнасиловали... Они мне предлагали всё, что угодно, если я им дам...
- А что у них было?.. - тут же спросил я, задрожав от возможности
невозможного.
- У них... было...
- Где они - быстро спросил я. Я вдруг дико возмутился, выбежал из палатки и нагнал тёмную фигуру, напомнившую мне одного из них.
- Послушай, тут стояли такие три... Они чуть мою жену не изнасиловали!
- Пойдём их поищем, - тут же ответил он, и я убедился, что он - один из них, но пошёл следом за ним. Мы удалились от костра и тут он повернулся и ни с того, ни с сего врезал мне по морде с такой силой, что я упал, изумлённый и непонимающий.
- А что мне ещё было делать! - начал он мне почему-то объяснять свой поступок. - Ты подходишь ко мне, обвиняешь меня...
- Я тебя не обвинял! - воскликнул я, держась рукой за скулу и вставая.
- Вы вообще непонятно, что здесь делаете! В таком состоянии...
- В каком состоянии!? - обескуражено крикнул я.
- Ты знаешь, в каком, - с раздражением и злобой ответил он, смотря на свой кулак, потом быстро отошёл, чтобы не поддаться страстному желанию врезать мне ещё и вообще чуть ли не убить меня. Он был крепкий и сильный, я был пьяный, мне было очень плохо; ознобы словно вытрясали из меня душу, ноги дрожали в каком-то едином безумном спазме. Я вернулся к костру.
- Ещё споёшь? - мрачно спросил меня повар Миша.
- Я хочу ещё выпить.. - грустно ответил я. - Меня побил калмык.
- Что?!
К нам подошёл человек, увешанный чётками.
- Всё это из-за твоего ума, - сказал он мне, пусто улыбаясь.
- Какого ещё ума! - возмущённо рявкнул я. - Царствие Божие не от мира сего!..
- Это всё твой ум, - повторил он, не убирая своей гадкой буддистской улыбочки с лица. - Мир не есть сей, или тот, просто это всё - твой ум. А он сейчас помрачён.
Я ушёл от них и почему-то заплакал, смешивая простые, бесконечно идущие и так слёзы с подлинными обиженными рыданиями. В конце концов я добрёл до палатки, лёг рядом с болезненно ворочающейся Каролиной и отключился.
Наутро, когда я приоткрыл глаза навстречу солнечному восходу, я чуть не проклял всё сущее, потому что я вновь оказался в этом мире, на этой планете, в этой Калмыкии, в этом теле. Я буквально умирал от похмелья. Я как-то еле-еле встал, дошёл до лагерного умывальника и посмотрелся в осколок зеркала, прибитый гвоздём к дереву. На меня взглянула моя бледная, избитая, небритая рожа
- Тем не менее, надо опохмелиться, - сказал я сам себе, опять словно раздираемый на части ознобами, которые, возможно, были от вчерашней водки.
Мне навстречу шёл один из моих старых знакомых, который, оказывается, тоже был здесь и готовился пройти "пхову", чтобы научиться умиранию.
- Пошли выпьем, - сказал я ему, нащупывая кошелёк в заднем кармане штанов.
Он изумлённо посмотрел на меня, потом на солнце, недоумевая, но молча пошёл со мной, видимо, сочтя, что со мной не о чем говорить.
Я шёл вперёд, ступая словно по кинжалам, или по горящему костру.
- Ты... осторожнее здесь, - сказал он мне наконец.
Я махнул рукой с печальным отчаяньем. Мы добрались до ларька с водкой, я тут же купил бутылку. К нам подсело два калмыка.
- Кто тебя так? - спросил один из них, вопросительно указывая на бутылку. Я встал с железного ограждения, на котором сидел, и протянул её ему.
- А, - неопределённо ответил я.
- Если узнаешь, нам скажи, - сказал калмык, отхлёбывая водку. - Ты же гость! Буддист! Нам приятно. Что вообще с тобой?
- А. - повторил я.
Через какое-то время они быстро ушли. Я опять встал и тут обнаружил, что у меня больше нет кошелька.
- У меня украли все деньги, - ошарашено заявил я своему другу.
Он грустно кивнул.
- Я видел, как они его у тебя вытаскивали. А что я мог сделать? Тебе бы опять врезали. Говорил я тебе: осторожнее здесь! Приехал... такой!
- Какой? - удивлённо спросил я. - Ты видел и не мог сказать? Хоть закричать?
- Да чего тут кричать! - раздражённо сказал он. - Тебя сейчас голыми руками можно брать. А они тут все...
Я сделал огромный глоток водки. Ознобы всё равно не проходили; слабость уже вконец меня замучила.
- Что они тут все!.. Что я вам... Что вы все от меня...
- Ты хоть бы Каролине какой-нибудь жратвы купил, а не водку постоянно.
- Ей сейчас не до еды! - отрезал я.
Он насуплено замолчал, потом скривился и произнёс:
- Допивай, я больше не хочу... Я не за этим сюда приехал... Завтра уже Оле Нидал будет... Пхова.
- Пхова-пхова... - пробормотал я. - А мне хуёво...
- Ладно, - сказал он. Было видно, что я ему страшно надоел.
Шатаясь от опохмеления, я вернулся в лагерь. Меня встретила растрёпанная Каролина.
- Там... Нашу палатку... Ветер полностью разорвал...
- А у меня украли все деньги, - сообщил я.
- Поздравляю... - совершенно не удивилась она - Все? А как же море? Сколько можно пить?!
- Мне это., помогает, - ответил я, чувствуя, что опять отключаюсь, как ночью. - Ты же пьёшь свой рогипнол!
- Да ну его!
Я лёг на траву и неожиданно заснул.
Когда я проснулся, в лагере было тихо. Почти все ушли на семинар; я еле встал, опять ощутив похмелье и общую всегдашнюю разбитость. Я прошёл вперёд и обнаружил Каролину, сидящую у костра, Она плакала.
- Что с тобой?
Она молчала.
- Что происходит?..
- Буддизм надоел! - вдруг вскричала она - Я - православный человек, надо в храм идти, а не здесь...
- Буддизм должен умиротворить наши души- - заплетаясь, проговорил я. - Мне надо опохмелиться.
- У тебя просто запой!
- У меня остались ещё деньги в сумке.
- Правда?-- вдруг с надеждой спросила она
Я обнял её за плечо.
- Послушай... И всё-таки, царствие Божие не от мира сего! И не мир Он принёс, а меч! Поехали отсюда! Всё, хватит, не хочу никакой пховы, хочу на море, хочу видеть Георгиевский монастырь под Севастополем со скалой "крест"
- Поехали?- удивилась она. - Когда? На чём?
- Сейчас же! На чём угодно! Иначе мы никогда не уедем! А эти... умники...Ну их!
- Мы... не доедем.. Не дойдём... Очень плохо...
- Нам надо доехать! - вдохновенно сказал я. - Надо дойти! Нам нужно!
- Сейчас?..
- Только сейчас. Клянусь, мы будем стоять у скалы "крест" и смотреть на великое море, в котором растворено всё! Пошли! Пошли!!
Свои последние две бутылки портвейна я выпил в поезде, свалившись ночью с верхней полки и чуть не переломав себе кости. Станции сливались в один бесконечно длящийся кошмар; мы ехали и ехали - прочь от Калмыкии, от буддистов и от Оле Нидала. Сознание почти уже ничего не воспринимало, кроме мелькающих картинок жизни перед открытыми, либо зажмуренными глазами; дорога уходила прочь от нас, теряясь во мгле лагерной игры гитаре и играх ума.
Но однажды я очнулся, проснулся, пришёл в себя. Я держал за руку Каролину и смотрел на море перед собой, вместе с суровой скалой "крест", возвышающейся перед Георгиевским монастырём. Мы молчали, счастливые, ошеломлённые, родившиеся вновь. Я смотрел вдаль и думал об ужасах этого мира, где все заодно, где всё происходит так, как и должно происходить, где постоянно хочется смерти и независимости от всего материального и даже душевного, где мне просто хотелось бы быть устричной отмелью в океане, лишённой существования, но имеющей лишь только одно назначение - "быть"; я думал о жестокости и колючести всей окружающей меня действительности, о справедливости каждого мгновения и прелести проживаемых секунд, - и о том, что никто не любит нас, наркоманов.

© Егор Радов
© "Пчелы против пасечников"

"Пчёлы против пасечников"– литературная версия акции «Рок против наркологов» - это второй, вслед за сборником «Ремиссионеры», полновесный литературный проект современных русскоязычных писателей, небезразличных к судьбе наркотиков. Наркотики в этом литературном проекте текстуальны - они выступают как предпосылка к тексту, как текст, но не как самоцель. Скелет проекта инициированного и спродюссированного Олегом Фельдманом, составили уже раскрученные современные писатели и поэты - Дмитрий Гайдук, Алексей Рафиев (составители проекта), Баян Ширянов, Егор Радов, Алина Витхуновская, Глеб Олисов, Виктор Мбо и другие. С одной стороны «Пчёлы против пасечников» достаточно одиозная и провокационная акция, способная вызвать обвинение в «рекламе наркотиков» и негодование специалистов, занимающихся проблемами наркозависимости. Но с другой стороны подобные тексты создают новое смысловое поле, превращая наркотики из проблемы в опыт. Путём описания своего опыта, человек обретает критическое Творческое отношение к психоактивным и наркотическим веществам – это пример для тех, кто ощущает проблемность своей связи с наркотиками.

<<< вверх

к оглавлению >>>